Стихотворения Юлии Жадовской - Страница 4

Мы выписали это стихотворение, между прочим, и для того, что в нем довольно ярко выступает один из недостатков, который, вероятно, всегда много мешал н будет мешать блестящему успеху стихотворений г-жи Жадовской. Это – недостаток отделки, небрежность и шероховатость стиха. По нашему мнению, недостаток этот не мешает быть стихотворению прекрасным и истинно поэтическим; но все-таки и мы признаемся, что лучше бы было, если бы среди рифмованных стихов не встречалось стиха без рифмы; если бы стих не оканчивался на но в рифму – суждено; если бы союзы уж, вот и др. употреблялись с большею осторожностью, и пр. Мы так привыкли теперь к совершенной гладкости и плавности стиха, что малейшая шероховатость производит на нас уже неприятное впечатление. А в стихах г-жи Жадовской небрежность отделки доходит до того, что иногда даже ударения ставятся довольно произвольно: это обстоятельство весьма важно для нашего стиха, которого вся звучность основана на ударениях. Вместе с тем читатели заметят в приведенном стихотворении ту, подходящую к прозе, простоту выражения, которая составляет особенность стиха г-жи Жадовской. Перечтите описание приближения бури: тут нет живописных выражений вроде тех, которыми приобрели себе славу некоторые из наших поэтов. Нет тут ни «дымящихся небес», ни «молнии бразды, рассыпающейся огнем пурпурным по тучам бурным», ни «клубящейся мглы», – все совершенно просто. При переложении этого описания в прозу не было бы надобности изменять ни одного выражения. Нам это кажется большим достоинством; но многие в этом спокойствии и простоте описания видят недостаток объективности в таланте г-жи Жадовской. Для нее явления природы, говорят они, сами по себе не имеют никакого значения; ее привлекает не красота или величие этих явлений, а то, что они имеют известный характер, соответствующий внутреннему настроению ее духа. Замечание это справедливо, но, по нашему мнению, оно прилагается, в большей или меньшей степени, ко всякому поэту. Совершенно объективных поэтов быть не может; совершенно объективны могут быть только математические выкладки да разные сведения из натуральной истории, статистики и т. п. В поэзии вопрос может быть только о большей или меньшей степени субъективности, и нам кажется, что различие этих степеней само по себе не может служить доказательством ни недостатка, ни силы поэтического таланта. Если хорошо восхищаться бархатом лугов и запахом черемухи младой, если весело отдыхать под липою густою и смотреть, как облаками разукрасилася даль, или стоять неподвижно, в далекие звезды вглядясь, то отчего же не будет столько же хорошо – прислушиваться к внутренним движениям собственной души, передавать субъективную жизнь своего сердца? Вам могут нравиться пейзажи, но это не мешает мне любить жанристов или портретную живопись. Что же касается до того, что талант г-жи Жадовской не в пейзажах, – это, мы полагаем, успели уже заметить читатели даже из тех выписок, которые мы привели.

Любовь к природе, наслаждения красотами ее вовсе не чужды таланту г-жи Жадовской. Но, если так можно выразиться, природа служит для нее только средством для возбуждения тех или других мыслей и воспоминаний. Возьмите любое стихотворение, – в каждом вы это заметите.

Я все хочу расслушать,
Что говорят они,
Ветвистые березы,
В полночной тишине…
– —
Повсюду тишина; природа засыпает,
И звезды в высоте так сладостно горят!
Заря на западе далеком потухает;
По небу облачка едва-едва скользят.
О, пусть моя душа больная насладится
Такою же отрадной тишиной… и пр.
– —
Опять спокойно надо мной
Сияют небеса,
И безотчетною слезой
Блестят мои глаза… и пр.
– —
Вечер… этот вечер
Чудной негой дышит…
Золотой зарею
Ярко запад пышет.
Наклонив головки,
Розы сладко дремлют…
Но любовь и горе
О погибшем счастьи
Душу мне объемлют.
Я в тиши тоскую… и пр.

Сама г-жа Жадовская хорошо сознает особенность своего настроения, и это сознание выразилось в прекрасном стихотворении ее «На песнь соловья». Она говорит в нем, что не может беззаботно наслаждаться этой песнью:

Под звук твоей чудесной трели
Воспоминанья мне запели
Иную песнь в тиши ночной:
Звучит та песнь тоской и мукой,
Разбитой страстью и разлукой
И безнадежностью глухой.

Вот заключительные стихи этой пьесы, объясняющие субъективность поэта:

Когда душа летит над бездной,
Что ей краса лазури звездной
И страстной песни перелив?
Они на дне ее, глубоко,
Возбудят лишь один жестокий,
Немой отчаянья порыв…

Особенность и сила субъективного таланта г-жи Жадовской состоит именно в том, что она не подчиняется безусловно внешним впечатлениям природы, а умеет переработывать их согласно с своим внутренним настроением. О ней нельзя сказать, чтоб она вовсе не обращала внимания на природу; нет, она любит ее, постоянно обращается к ней в своей поэтической грусти, в своем отчуждении от света. Но природа не в силах покорить ее сердце, изменить ее постоянное настроение; она только видоизменяет это настроение, придавая ему больший или меньший оттенок грусти или успокоения, твердости или покорности судьбе. Но и то часто делается и без содействия окружающей обстановки, по одному внутреннему увлечению. То овладевает вдруг душою поэтическая грусть об умершей подруге:

Все мне кажется, что душно
В тесном гробе ей лежать;
Все мне мнится: тяжело ей
Быть засыпанной землей,
И неловко и темно ей
Под богатой пеленой…

То мысль об отсутствующем друге тяготит ее, то посещает ее грустная мечта о любимом человеке, умершем вдали, не поняв любви, обращенной к нему. Теперь, – мечтает поэт, —